|
|
Виктор Пелевин «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами» Всем известно, что за каждым модным интеллектуалом стоят представители тех или иных спецслужб. Но мало кто знает, что у спецслужб тоже есть свои кураторы – представители внеземных цивилизаций. И вся человеческая история – это поле битвы двух межгалактических рас, которые свободно засылают своих агентов в любую историческую эпоху и меняют события истории в нужную им сторону
А вот советско-российские спецслужбы контролируют презираемые феминистками-рептилоидами «бородачи», изгнанные ими из настоящего времени в прошлое и будущее… В такой вот, уже привычной для романов Виктора Пелевина атмосфере ненавязчивого космического карнавала разворачиваются судьбы трех поколений дворянской семьи Можайских – Маркиона, Мафусаила и Кримпая – русского офицера, хиппи и экономического аналитика. Каждый из них скромно живет жизнью своего века, пока в один прекрасный момент, в неё не вторгаются чекисты, масоны или инопланетяне, и тогда перед очередным Можайским встает вечный выбор: предать Родину или послужить ей – возможно, ценой собственного здоровья или жизни. Предпоследний роман Пелевина, попавший в шорт-лист премии "Большая книга", стилистически неровен, как и большинство его произведений "крупной" формы. Остроумные историософские концепции, ироническая конспирология и совершенно безоглядная, вопиющая неполиткорректность способны увлечь не только левого интеллектуала; невообразимая сексуальная девиация (дендрофилия), которой "заражается" герой в одном из нарко-инициатических трипов, делает его трогательным и смешным; рассуждения об устройстве современной экономики — образцы качественной пародии и сатиры. Но всё это как обычно соседствует с типичным для автора "занижением контекста", пошловатым юмором, рыхлой композицией, повторением приемов и просто откровенно скучными страницами. Финал скорее разочаровывает. Однако, на мой взгляд, это не умаляет достоинств "срединных" глав. Несколько характерных цитат: "Доллар – это желудочный сок Картеля, с помощью которого тот переваривает мир. Мы все – пища в желудке. А различные комбинации слов и картинок, встречающиеся в информационном поле мэйнстрима – это слюна и ферменты. Вату даже жалко. Она год за годом пытается создать свою элиту, чтобы перестать быть пищей – а элита, развив когнитивные навыки, прикидывает цепким молодым умом, куда все идет, и превращается во враждебную слюну. <...> рынок философских категорий и их текущие котировки были мне не слишком интересны. Если вы поняли, что происходит с золотом, вы уже знаете, что происходит с культуркой, политикой, идеями и всем прочим. Сила сама себе это продает и сама у себя покупает... а рядом стоят такие вот философы и бренчат на своих лирах о том, что... Я собственно, и сам был философом – только по commodities. А Семен был брокером по ценностям и смыслам – и работал, естественно, только с теми позициями, которые обещали нормальное ралли. Поэтому его извод «руссо либерализмо» раздражал меня не своим идеологическим смыслом, а неуместным для пищеварительного фермента пафосом – и особенно постоянными ссылками на какие-то «свободные рынки», которых в мире не осталось года так с две тысячи девятого, что знает любой профессионал (как и все гуманитарии, Семен путал рынок с международным казино, где Картель позволяет Спекуляторам играть чужими сбережениями на старость)". "Я стал ездить туда, как другие ходят в массажный, так сказать, салон. Сдирать кору с дерева было для меня так же волнительно, как школьнику – снимать с одноклассницы игрушечный бюстгальтер. Но к моим переживаниям добавлялась странная – и, конечно, неестественная – радость от того, что дерево не может мне помешать, не может воспротивиться: оно было как бы связано, усыплено наркотиками, и моим сообщником в этом сомнительном спорте была сама природа. Только этого мало, сказал поэт. Крайним, ни с чем не сравнимым по преступности и остроте наслаждением было срубить деревце (иногда я истекал грешным соком, не успев закончить работу), а затем, резко и грубо сбив топором кору, лечь на влажный ствол, еще не знающий, что он уже мертв, убит… Это знал пока лишь я, и гладил еще живое дерево, хватаясь за его ветки, чтобы не сойти от исступления с ума. А вершиной доступного мне экстаза, той гранью, за которой уже чудились ворота в мир богов, бывал момент, когда на пике наслаждения я видел перед собой золотую каплю смолы, где соединялись все милые мне смыслы. Думаю, гражданам традиционных ориентаций будет сложно меня понять – и хорошо, что так. За наслаждения подобной интенсивности грешников попроще отправляют строить шоссе длиною в жизнь. Я же рисковал только минимальным штрафом за порчу зеленых насаждений и конфискацией топора". Главное позитивное ощущение, которая дает книга Пелевина, — это чувство, что ты (читатель) не одинок в становящемся все более безумном мире, и хотя ты — часть этого всеобщего безумия, ты, как мыслящий тростник Паскаля, сознаешь его, и это дает тебе какую-то власть над ним в ситуации, когда всё предопределено и в то же время историческая парадигма может в любую секунду полностью перемениться. И ещё в этом есть что-то мюнхгаузеновское: положение может быть отчаянным и безумным, но никогда не безвыходным.
|
Новости сайта
версия для печати
Так, например, американцев курируют «зеленые человечки» — первая космическая раса, состоящая из одних женщин, перебивших за одну ночь всех своих мужчин…
pele2.jpeg, 7 Kb
|
|
|